Микола Ткачев - Сплоченность [Перевод с белоруского]
Камлюк на некоторое время умолк. Он задумчиво прошелся по землянке, потом остановился, пытливо взглянул на командиров, словно хотел разгадать, что каждый из них сейчас думает.
Мы не раз обстреливали Калиновку с расчетом измотать нервы фашистам. Особенно часто мы беспокоили их в последние дни. Из этого они сделали для себя вывод, что мы рано или поздно попытаемся серьезно ударить по городу. И еще, как мне стало известно, они считают, что мы скорее всего будем наступать ночью. Что ж, пусть считают, как им хочется. Мы же постараемся сделать иначе. Рауберман и все его головорезы думают, что партизаны смелые только ночью. Опровергнем! Дальше. Они думают, что мы пойдем только штурмом — видите ли, для них это удобная мишень. Что ж, штурм будет, только не такой, на какой они рассчитывают. Мы способны штурмовать, но способны и хитрить. И в этот раз мы полностью воспользуемся нашей партизанской хитростью.
Командиры слушали сосредоточенно. Они даже не оглянулись на Поддубного, когда у того неожиданно стряслась беда — с треском развалилась табуретка, на которой он сидел. На это обратил внимание только один Камлюк. «Медведь», — подумал он, бросив насмешливый взгляд на Поддубного.
— План операции разработан подробно. Первую скрипку в этом бою будут играть бойцы бригады Гарнака — комсомольско-молодежный отряд.
Среди командиров пробежало сдержанное волнение. Они переглянулись, бросая завистливые взгляды в сторону Гарнака. Но никто не перечил, каждый знал, что Камлюк всегда объективно и вдумчиво взвешивает все и только потом определяет, точно и правильно, место в бою для каждого отряда. «Семь раз примерь, один раз отрежь» — это одно из главных правил Камлюка. Все проводимые им боевые операции подготавливались долго и продуманно. И потому не случайно, что они завершались успехом.
— Два дня — на подготовку. Затем ночью — незаметный и бесшумный марш. До рассвета мы должны сосредоточиться у Калиновки. Конкретно где, как и что — узнаете из приказа. У нас будет ударная группа из бригады Гарнака, она первой начнет бой. Ее огонь — сигнал. Затем заработают минометы отряда Поддубного. Задача — покромсать вражеские дзоты и траншеи на зареченской окраине Калиновки. Вслед за огневым валом стрелки и автоматчики Гарнака тронутся вперед, завяжут уличный бой. Фашисты, безусловно, бросят против них почти все, что имеют, и тем самым оголят свою оборону на остальных окраинах города. А нам это и нужно. Тогда все наши основные силы врываются в Калиновку с трех сторон… В бой необходимо пустить все оружие. Главное же — внезапность, стремительность и натиск. И еще — дисциплина, сохранение тайны! Перед маршем в каждом отряде должны быть проведены партийные и комсомольские собрания, беседы. Все надо мобилизовать, поставить на ноги, чтобы выполнить задачу с успехом… — Камлюк наклонился к Струшне и Мартынову, сидящим справа за столом, о чем-то с ними посоветовался и потом закончил: — За последние ночи нам подбросили с Большой земли много автоматического оружия, гранат. После совещания дайте заявки… Вот так. Ну, а теперь у кого какие вопросы?
Камлюк подкрутил фитиль в лампе и сел за стол.
Стали выступать люди из отрядов.
13
В этот день Андрей Перепечкин проснулся рано. Еще на рассвете позавтракал, запряг лошадь в сани-розвальни и, когда на востоке зарозовело небо, выехал со двора.
Город только начинал просыпаться. По дороге Андрею встречались солдаты, полицейские. Одни из них шли с постов, другие вели лошадей на водопой, везли в бочках воду для кухонь. Изредка навстречу ему попадались женщины с ведрами в руках. Поглядывая на него исподлобья, они молча, не здороваясь, проходили мимо. И, ловя эти неласковые взгляды, он думал: «Ненавидят. Думают, что под чужой шинелью и душа чужая. Что ж, надо молчать. Недолго осталось».
Он поднял воротник, поправил шерстяной подшлемник, будто этим хотел скрыть свое лицо от людей, и быстрей погнал лошадь. Когда промелькнул последний дом Зареченской улицы, до него долетел окрик постового:
— Стой! Откуда сорвался? Пропуск!
Андрей сдержал лошадь, повернулся и увидел Бошкина, медленно шагавшего к саням от пропускной будки. Выглядел Бошкин очень неуклюже. На его ногах, поверх сапог, были надеты соломенные эрзац-калоши. Из-под короткого кожуха кирпичного цвета виднелась обтрепанная, прожженная в нескольких местах пола темно-зеленой шинели. Лицо Бошкина, его шапка из заячьей шкурки были задымлены до черноты. Заметив это, Андрей невольно взглянул на крышу будки, на жестяную трубу, из которой теперь валил дым.
Андрей знал о Бошкине все — и его прошлое, и его настоящее. Он ненавидел его больше, чем кого-нибудь из врагов. Как-то вечером, встретившись с ним на безлюдной улице, Андрей чуть не бросился на него, чтобы задушить. И теперь, посматривая на неуклюжую фигуру этого горе-вояки, он снова почувствовал такое желание. Но нет, нельзя, не время. Андрей вдруг начальническим тоном крикнул Бошкину:
— Как ты смеешь грубить мне, командиру? И что это у тебя за вид? Придется, видимо, поговорить с твоим начальником, пусть научит тебя.
Бошкин знал, что теперь Перепечкин — командир хозяйственного взвода, и, услышав его грозный окрик, заметно испугался.
— Простите. В подшлемнике вы — не узнал. Простите…
Перепечкин вытащил из кармана пропуск коменданта, безразлично протянул его Бошкину и умышленно более мягким голосом сказал:
— Ну, хватит рассыпаться. Смотри пропуск, и я поеду. Некогда мне. Дров ни полена нет в комендатуре.
— Пожалуйста! Пропуска не надо, я же знаю.
— Что знаешь? — снова повысил голос Перепечкин. — Без пропуска отца родного не пускай. Почему нарушаешь приказ коменданта? А может, хочешь, чтоб партизаны всех нас переколотили?
— Что вы, господин Перепечкин! Пусть кто-нибудь из них ткнется, так я его сразу… — храбрился Бошкин, вздрагивая от холода.
— Ну-ну, карауль… Что, холодно? Скоро смена будет.
— Вот-вот должна прийти.
Андрей спрятал пропуск в карман и поехал.
Сразу за городом начинался кустарник. Андрей вспомнил, какое красивое место было здесь до войны. Тогда возле самой Калиновки стоял густой лес. Он тянулся от крайних хат и до поселка Заречья. Теперь от этого леса не осталось ни одного дерева. Боясь партизан, оккупанты еще в первый год войны вырубили тут все березы и дубы. Но на этом месте появилась молодая поросль. Густая, хмурая, простираясь у самого города, она казалась оккупантам, как когда-то стоявший здесь лес, местом постоянного убежища партизан.
Возле речки дорога изгибалась дугой и с крутого берега стремительно сбегала на лед. Вправо от нее торчали обгорелые сваи взорванного моста. Два раза немцы отстраивали этот мост, и два раза партизаны взрывали его.
Зимой, когда речка сковывается льдом, без моста можно было обойтись, но в другое время года — никак нельзя. Вброд здесь не пройдешь и не проедешь. Этот короткий, но бурный и всегда многоводный приток Сожа бывает довольно порывистым и своенравным.
Андрей помнит, как людно было до войны в этом месте, особенно весной. Тогда по речке сплавлялось много леса, часть которого находила себе приют и на Зареченской пристани. Здесь на набережной за весну вырастало немало штабелей бревен и дров. Бревна отсюда направлялись к пилорамам, находящимся невдалеке от моста, а дрова по талонам коммунхоза разбирались жителями Калиновки.
Могильной тишиной встретило Андрея Заречье. Еще совсем недавно здесь был полицейский гарнизон. Около полутора лет он хозяйничал в поселке, охранял подступы к Калиновке. Партизаны уничтожили его. Казарма — огромное здание бывшей школы — сожжена, вон чернеют на ее месте одни головешки.
После разгрома гарнизона у солдат и полицейских не было желания снова поселиться в Заречье. Они приезжали теперь сюда только для того, чтобы набрать на пристани дров для отопления казарм и комендатуры.
Как только Перепечкин остановился в кустарнике, у штабеля дров, из-за кустов ему навстречу вышел Злобич. Молча они пожали друг другу руки.
— Ну и оделся же ты — не узнать, — проговорил Андрей, критическим взглядом окинув Бориса с головы до ног. — Мужик из Нивы, да и только. Ничего себе маскировка!
Посмеяться действительно было над чем. Длинный серый армяк с башлыком на голове и большие пеньковые лапти на порыжевших валенках делали Злобича неузнаваемым, придавали ему вид то ли заправского возчика дров, то ли местечкового ломовика.
— Не удивляйся. Увидишь всех — вот будет потеха. Постарались хлопцы. Говорят, оправдаем надежды Андрея… Таких подводчиков, брат, не всюду найдешь!
— Что и говорить, удачно мобилизовал я обоз в Заречье, — продолжал шутить Андрей. — Ну, кликни ко мне хлопцев. Нагружать надо.
Борис заложил пальцы в рот и два раза тихо свистнул. Из ельника показались первые сани, за ними еще и еще. Через несколько минут тридцать саней стояло возле поленниц. Партизаны проворно накладывали березовые плашки. Злобич и Перепечкин, пока шла погрузка дров, беседовали с Камлюком, Струшней и Гарнаком — получали последние указания и советы.
